О смерти надежд…

На что похожи надежды, откуда берут они начало?..

Они неудержимо вырастают, принимают невообразимые и странные формы, почти независящие от наших желаний. И вот стремительно разворачивается видеолента. С бешеной скоростью вырастает сталагмит. Ослепительно вспыхивают фрагменты картины, торопясь заполнить всё полотно. Причудливо изгибается побег, отходящий от дерева воображения.

Но что делать, когда эти совершенные и прекрасные цветы гибнут, рассыпаясь серой безжизненной пылью?

На тесте две полоски. Удивление, растерянность, сомнения в собственных силах, но уже мгновение спустя мысль: «Как же мне повезло. За что мне такое, пусть и неожиданное, но счастье?!»

Отчаянье, плохое настроение… С некоторых пор я с трудом припоминаю, какие чувства можно назвать этими словами. Стоит отвлечься от работы, на минуту задуматься, и моё лицо расплывается в отрешённо блаженной улыбке, о причине которой не догадываются окружающие. Я вижу мгновенные разрознённые кадры будущего. Такие яркие картинки… Я не вызываю их, они сами приходят.

Я в операционной роддома. Мне больно и страшно, но я вижу своего малыша, и всё меркнет перед нахлынувшим чувством всепоглощающей радости.

Я лежу на кушетке в кабинете УЗИ. Врач всматривается в экран: «Развитие соответствует сроку беременности. Кровоснабжение в порядке. Хотите посмотреть на ребёнка?»

Мы с мужем обсуждаем, какой диванчик лучше купить для старшего сына. Маленькую кроватку пора освобождать для малыша.

Я примеряю на круглый живот джинсы в магазине для будущих мам.

Я ворчу, как тяжело в такую жару ходить с большим тяжёлым животом, надеваю лёгкий сарафан, беру за руку сына, и мы всей семьёй идём в парк. Мне кажется, что все смотрят на нас сыном и мужем, какие же мы счастливые.

Всё это будет потом, но я уже сейчас проживаю кусочки это второй замечательной жизни.

Но тёмные багровые пятна расплываются на этих солнечных картинах. Скорая помощь. Больница. Сквозь кровавую, затопляющую разум, пелену паники я слышу: «Сердцебиений у эмбриона нет»

Больно… Так много крови… Ослепительнейший белый лабиринт, по которому я в посленаркозном бреду бегу изо всех сил, натыкаясь на скрипящие пенопластовые стены.

Прибежала. Всё. Пусто.

Бесполезно пытаться собрать жалкие окровавленные обрывки второй, несостоявшейся, жизни. Ампутированное будущее болит, хотя как может болеть то, чего нет? Куда и чем мне теперь жить?

Я мучительно ищу, что же осталось от той прекрасной трепещущей почти реальности, которая почти была. Почти… «Почти» превратилось в «ничто». Не осталось даже пепла, ни-че-го.

Но вот, осторожные, как дрожание крыльев бабочки, мелькают новые, еле уловимые отблески новой надежды. Новые, пока ещё нечёткие,  образы.

Я рассказываю мужу: «Врач сказал, у нас всё в порядке, анализы хорошие».

Мы с сыном купаемся в море, смеемся, машем сидящему на берегу мужу, а он, улыбаясь, машет нам в ответ.

Сидя на краешке ванны, я размышляю, когда и как лучше сказать мужу, что на тесте две полоски.

Зачем это? Не надо. Можно ли дать расти новой параллельной жизни, зовущейся надеждой, если я так боюсь этого? Так больно, когда она умирает, но убить её я не могу. Вправе ли я прерывать жизнь надежды, даже если она пока не настоящая? Ведь это уже не часть меня, а что-то новое, живой отдельный организм. Тем страшнее снова увидеть его смерть.