О старом доме...

Бабушка с дедушкой жили на улице Горняков, дом двадцать три, квартира один. Дом был обыкновенный, деревянный, на две квартиры. На улице Горняков – не длинной, почти деревенской – стояло несколько таких домов. Бабушкин дом, после нашей двухкомнатной квартиры, казался мне особенным – высоченные потолки, большие комнаты, веранда, а главное – в доме не было горячей воды и приходилось топить титан, что для меня было особенно ценно. На полу перед титаном лежал лист железа для того, как мне объясняли, чтобы пол не загорелся, если из топки выскочит уголёк (взрослые этого ужасно боялись, а мне почему-то казалось, что будет весело). Из сарая приносили дрова, разжигали, и я садилась перед печкой, в тайне надеясь, что уголёк всё-таки выскочит.

В любимых мной крапивинских книгах, какую ни открой - попадаешь в вечное детство и в вечное лето. Все мои воспоминания о детстве – это бабушкин дом. Но там было не только лето. Я помню и залитый дождём деревянный тротуар в жёлтых кляксах берёзовых листьев, почерневший от воды забор и сеновал. Помню и пасмурный февраль, когда небо и покрытая снегом земля сливаются в одно серое пространство, и лай собак вдалеке слышится как сквозь вату. Весна – это пустой мокрый садик перед домом, свежевскопанные грядки, а потом черёмуха, белым облаком склонившаяся на крышу веранды. Ну а лето почему-то вспоминается как постоянно движущаяся мешанина из солнечного света и теней за окном – тополя. Огромные. До неба. Тополя росли в маленьком садике перед домом, и по стенам комнат, по потолку, по мебели беззвучно метались такие же светотени, как за окном. Ещё помню, как седьмого ноября и первого мая, после демонстраций обязательно шли к бабушке – отмечать. Как же здорово было, и все были ещё живы и здоровы…

Через дорогу от нашего дома стояли длинные деревянные бараки. Сейчас я понимаю, что там жили обычные, наши, пьющие люди, но тогда почему-то считалось, что бараки – это ужасные трущобы. С другой стороны, дальше по улице была деревянная же, двухэтажная «коммуна». Это было настоящее «дно». Даже по сравнению с бараками. Как и следовало ожидать, коммуна однажды сгорела. Бараки стоят до сих пор, и в них всё также живут и пьют люди. А вот бабушкиного дома нет. Он как будто не прижился в нашем времени и вернулся туда, в прошлое. Когда моей тёте, жившей в доме после смерти бабушки, дали квартиру, он ещё крепко стоял на фундаменте. Но когда дверь в последний раз закрывали на висячий замок, сквозь дом уже просвечивали тополя. А когда отъехала нагруженная вещами машина, дом подёрнулся дымкой и растаял. А мы не заметили, потому что не смотрели назад…

Не помню, сколько прошло времени, но вернувшись на улицу Горняков, мы там не нашли ничего: ни дома, ни высокого забора, ни сарая с сеновалом. Даже тополей уже не было. Ни брёвнышка не осталось, ни досочки. Как будто, не старый ещё человек, умер во сне от сердечного приступа, и всё потом говорили: «Надо же, ведь не болел, вроде…» Не было мучительной агонии. Не торчал за покосившимся забором обветшалый деревянный скелет с провалившейся крышей. И хорошо, что так получилось. Хорошо, что не стояла у всех на виду наша жизнь, бесстыдно вывернутая наизнанку. Хорошо, что мы не видели, как растаскивают на теплицы наше прошлое. Моё детство…