Страшнее всего было ночью. Днем - светло. Реальную опасность увидишь издалека. А мнимую – не увидишь и успокоишься. Ночью такой возможности не было. Электричества не было уже 8 дней. Воды тоже. В последний раз Алена видела человека 5 дней назад. Она испугалась и спряталась за кафе «Сквер». Толстый рыжий парень шел по Вайнера и кашлял. Она знала этот кашель. На следующий день он должен был умереть. Так, наверное, и случилось. Больше людей на улице она не встречала, хотя вздрагивала каждый раз при виде скульптур на той же улице Вайнера.

Она часто вспоминала фразу из прочитанного в детстве блокадного дневника девочки-ленинградки: «Савичевы умерли все. Осталась одна Таня».

Алена тоже осталась одна. Бабушку и маму она похоронила во дворе их старого двухэтажного дома на 8 квартир. В начале лета двор разрыли для какого-то ремонта, пришлось жить без горячей воды. А вот теперь эта канава ей пригодилась. Они были очень тяжелые, но она смогла сделать всё, что нужно. На получившийся рыжий холмик Алена пересадила цветы в горшках с клумбы, которая недалеко от перекрестка Ленина-Гагарина служила своего рода календарем – до того, как начался хаос, там каждый день «меняли» дату, просто переставляя горшки.

Дни проходили в странной смеси апатии и активности, слезы сменялись распеванием во всё горло песни «Будем делать всем назло вид, что крупно повезло».

Алена никак не могла привыкнуть к тому, что она одна, и каждый раз закрывала дверь квартиры на ключ. Правда, боялась она не воров, а мертвецов.

Пришлось заново учиться носить часы. Сотовый теперь был ни к чему. В последний раз она говорила по нему 10 дней назад. Разговор с бывшим директором, который просто звонил всем подряд из своего списка контактов, постоянно прерывался его кашлем. Он сказал, что она единственная, кто ответил на его звонок. Ее фамилия начиналась на «Я». Алена Янковская стояла последней в памяти телефона. И ни один из предыдущих 218 абонентов не взял трубку. У него была своя теория, как всё началось три недели назад. Официальную точку зрения о внезапно мутировавшей атипичной пневмонии он отрицал. Он был уверен, что всему виной террористы, у которых оказался свой человек в секретной био-лаборатории США. Или России. Или Китая. Договорить он не успел. Связь прервалась, и больше не работал ни один оператор. А Алена даже не успела спросить, где находится ее бывший начальник, неплохой, хотя и слишком педантичный мужик.

Последние два дня она училась водить машину. В ее распоряжении был весь город, все ведущие из него шоссе, все его улицы. Но она предпочитала родной Пионерский поселок. Все автомобили, которые она видела на улице, были закрыты. Заводить их с помощью проводков, как в кино, Алена не умела. Потом она вспомнила, что машины с ключами можно найти в центрах продаж, и уже успела попробовать «Мерседес», «Пежо» и «Тойоту». Учиться приходилось, опираясь на смутный опыт пары попыток порулить в компании подружки Лены, и на красочные инструкции, найденные там же, где и ключи – за стойкой центров.

Знаний вообще не хватало. Мужчин в их исчезнувшей семье не было, поэтому Алена умела пользоваться и дрелью, и молотком, но теперь все равно по сто раз на дню проклинала свою профессию бухгалтера, и жалела, что не стала медсестрой или механиком. И по сто раз на дню хотела сесть к компьютеру и быстро найти в Интернете советы на все случаи жизни – как отсасывать бензин из чужого бензобака, чем лечить разболевшийся зуб, как приготовить горячую еду без плиты, как вскрыть замок, как настроить радио, как сделать генератор электричества... Вопросов было больше, чем ответов. Хотя книги по медицине и автоделу, и справочники из серии «Сделай сам», которые она нашла на стеллажах «100 тысяч книг», помогали.

Магазины подходили не все. Темнота пугала, поэтому годились только те, у которых были большие витрины, пропускающие свет. Таких было немного. Еще меньше было тех, которые не разграбили подчистую в первые недели пандемии. У местного гастронома к ней каждый раз слеталась стая голубей. Она была единственным здесь человеком, а птицы привыкли, что люди – накормят. Она сыпала им пакеты крупы, а сама гнала от себя мысль о запертых в Зоопарке животных.

Днем она поехала на Эльмаш, в чудом сохранившийся в эру наступления гипермаркетов магазин «Хозтовары». Ей были нужны свечи, фонари и батареи. По пути, перед поворотом с Ленина на Либкнехта, Алена опять остановилась у «100 тысяч книг», пригнувшись, влезла в разбитое пять дней назад стекло, спрыгнула со стеллажа, и в отделе художественной литературы нашла три книги, которые ей нравились когда-то, а сейчас были нужны, как своего рода инструкция по применению. «Противостояние» Кинга, «Я - легенда» Мэтсона и «День триффидов» Уиндема.

До «Хозтоваров» она в тот день так и не доехала. На Свердлова, перед Железнодорожным вокзалом Алена заметила свисавшую из окна четвертого этажа белую ткань, простыню или пододеяльник, с крупными буквами. Она двинула по тормозам, не отводя глаз от окна, нашарила лежавшие на сиденье рядом очки, нацепила их, и прочитала: «Пожалуйста, помогите! Здесь живой ребенок!».

Алена вышла из машины, и сначала медленно, а потом всё быстрее, пошла во двор в арку. Вспомнила, где было окно, и вошла в нужный подъезд, бегом поднялась на четвертый этаж, впервые за последние дни не думая о том, что умершие стали кровожадными зомби, и ждут ее в темном углу. Две двери на площадке были закрыты, третья открылась в залитый солнцем коридор. Ставший привычным в последние дни удушающе густой запах разложения был и здесь. В коридоре стояли сумки и лежала женщина, сжимая в руке листы бумаги. Алена прижала к носу рукав, и открыла дверь в комнату, к которой привалилось тело. У дивана, сосредоточенно мусоля что-то, сидел маленький ребенок в одной синей рубашке. По комнате были раскиданы игрушки, книжки, одежда, подушки и одеяла, в углу стояли низкие емкости. Часть из них была перевернута, но в паре сковородок и судков для холодца вода еще была. Ребенок вдруг встал, вытянул вперед руки, и широко расставляя ноги, побежал к Алене. Она кинулась к нему навстречу, успев неловко подхватить после того, как малыш запнулся о какой-то свитер. Алена прижала девочку (штанишек на ребенке не было, и когда ребенок встал, сразу стало ясно, кто есть кто) к себе, и та вдруг оглушительно заревела, повторяя «ма-ма-ма». Алена ничего не могла сделать с этим диким криком, поэтому просто прижимала ребенка к себе, гладила, ревела сама и повторяла: «Тшшш, умница, тшшш… Я с тобой, не бойся, всё будет хорошо». Постепенно крик сменился всхлипываниями. Потом девочка замолчала, продолжая икать, чуть отодвинулась от Алены, посмотрела ей в глаза, и со словом: «Дай!» - протянула ей руку. В кулаке была зажата марля, а в марле – размоченный слюной комок хлеба. Алена еще раз оглядела комнату, и увидела, что такие свертки лежат по всему полу.

Пора было уходить, запах в квартире был невыносим. Только надо было вынести малышку так, чтобы она не увидела мать. Алена завернула девочку в поднятый с пола плед, прижала лицом к своей куртке, сунула подмышку серого игрушечного зайца, и вышла из комнаты. На секунду задержалась у лежащей на полу женщины, быстро наклонившись, взяла листы бумаги, которые она держала в руках, и выскочила из квартиры, глотая стоячий, но терпимый воздух подъезда.

У подъезда стояла скамейка. Алена села на нее, продолжая баюкать ребенка, и быстро просмотрела листы. Написано было много, она торопилась и выхватывала отдельные фразы. «Я тоже заболела, у меня те же симптомы, что у всех. Значит, я умру завтра. А Маша здорова. Пожалуйста, позаботьтесь о ней… Она очень ласковая и хорошая девочка. Ей 10 месяцев. Я ее очень люблю… Наш папа Вадим сейчас на Чукотке. Он улетел туда в экспедицию за три дня до первых случаев болезни. Связи с ними не было, там такие места. Он выживет, я уверена. Маша – его копия, у них одна группа крови и даже глаза одинаковые – разноцветные. У него тоже должен быть иммунитет. Он обязательно сюда приедет, и найдет вас. Пожалуйста, оставьте заметную записку, чтобы он знал, как найти… Он очень любит Машу, и не хотел оставлять нас одних, но у него такая работа. Он хотел привезти ей унты и фигурку белого медведя... Я собрала Машины вещи, и игрушки, и книжки, и лекарства, и документы. Сумки стоят в коридоре, положила туда еще фотоальбом. Пожалуйста, показывайте ей папу, и говорите, что он ее любит, и обязательно приедет. Передайте Вадиму еще, пожалуйста, письмо ему от меня – оно лежит там же… Я не знаю, когда вы найдете Машу. Но я верю, что ей помогут. Я оставила ей сухари и печенье в марлевых тряпочках, вся остальная еда испортится. Воду налила в разные емкости. Застелила весь пол тряпкам, чтобы они впитывали, когда она будет писить и какать. И чтобы спать было мягче на ткани. Памперс надевать не стала, кожу разъест влага за пару дней. Я очень боюсь. Мне страшно представить, как моя любимая девочка проведет в таких условиях два-три дня. Только не больше! Ведь вы ее найдете к этому времени?!.. Маша здоровая девочка, но лето закончилось, и ей можно давать по капле Вигантола в день. Пузырек в сумке тоже… Я называю ее солнышком и ласточкой… Она любит мишку-пирамидку, поющую лягушку, и мобиль. И еще книжку-панораму Агнии Барто. И еще когда ее легонько бодают головой в живот, и игру «в прятки», и мыльные пузыри… Сумки я постаралась запаковать герметично, чтобы запах от меня не испортил вещи… Я ее кормила грудью до сих пор, но она уже умеет есть. Так что подойдет детское питание в баночках. Больше всего она любит грызть яблоки. Только надо следить, чтобы не подавилась большим куском отгрызенным. Еще любит тертый банан, пшеничную кашу и рисовую кашу с измельченным мясом. И еще очень любит хлеб. Господи, что я пишу. Какой сейчас хлеб, кому его делать… Маша хорошо ходит, но пока не понимает, что высота опасна. Любит лезть повыше, и прыгать с поддержкой со ступенек… Пожалуйста, позаботьтесь о ней!.. Наша машина стоит во дворе, она ближняя к подъезду. Это темно-синий «Джип», бак полон, и еще несколько канистр с бензином в багажнике. Ключи лежат на красной сумке в коридоре. Пожалуйста, пользуйтесь им, если захотите. Машина надежная, и Маша ее знает, там ее любимое автокресло… Я уже плохо вижу, и дышать почти не могу, сил нет. Сейчас закрою дверь в комнату и останусь в коридоре. Пожалуйста, любите Машеньку!...»

Судя по дате внизу последнего листа, письмо было написано за три дня до этого. Алена свернула листы, засунула их в карман, и подняла глаза, снова и снова гладя девочку по спине и голове. «Джип» стоял рядом. Надо было еще раз подняться в квартиру, взять сумки с детскими вещами и ключи. И не допустить, что Маша увидела мать.

Прижимая к себе ребенка, Алена сделала три «ходки» вверх-вниз, поставила сумки на заднее сиденье, и оставила в коридоре написанную на обороте одной из прочитанных страниц записку: «Вадим, Маша живет со мной. Вы можете найти нас на Комсомольской. 163, 7 квартира. Не беспокойтесь, я позабочусь о девочке. Мне очень жаль вашу жену. Она была чудесной женщиной. Приезжайте. Алена». Так же, в пледе, Алена посадила Машу в кресло на переднем сиденье. Девочка действительно успокоилась внутри знакомой машины, явно привычно схватила прикрепленного к боковому стеклу на присоске кого-то из Смешариков, и стала грызть его, «рассказывая» Алене при этом что-то про «э-ге-гей-баба-мама-пу».

Алена села на водительское сиденье, и продолжала гладить и целовать сидящую рядом Машу, а сама напряженно думала. Надо было греть воду, чтобы вымыть девочку, найти магазин с детским питанием, сделать ребенку еду, устроить место для сна. Алена к своим 26 годам была в детских магазинах только пару раз, да и то случайно – подруги пока не успели завести детей, покупать подарки было некому. Но она помнила, что в начале Малышева был магазин «Кенгуру», вроде бы хороший, раз дорогой. К тому же он, кажется, был с большими витринами. Надо было съездить туда. И еще, чтобы подогреть еду, надо было притащить мангал из соседнего с домом летнего кафе, и попробовать пользоваться им, как летней печкой. И попробовать нагреть на нем же воду для купания. То есть, надо было придумать, где найти большую кастрюлю или бак. И еще надо было опять заехать в книжный магазин и набрать книг о детском здоровье, питании и воспитании. Надо было, надо было, надо было…

Алена тряхнула головой, в последний раз поцеловала Машу в макушку с короткими отрастающими темными кудряшками, пристегнулась, завела машину, и выехала со двора. Она ехала по Челюскинцев в сторону «Парк-Хауса», одной рукой сжимая руку малышки, глядя то на нее, то на дорогу, и планируя вслух – для девочки - свои ближайшие действия.

До того, как она нашла Машу, у нее был простой План – научиться хорошо водить машину, набить ее всем необходимым и уехать на юг, к морю, от наступающей зимы. Теперь всё менялось, и готовиться к холодам надо было по-другому. Найти максимально приближенный к центру и магазинам коттедж с автономным отоплением и скважиной, натаскать туда продуктов и воды, накопать в садах картошки, моркови и свеклы, запасти топливо, набрать как можно больше бензина, и вообще попытаться предусмотреть всё, что может понадобиться зимой: инструменты, лекарства, одежда, книги, игрушки, оружие. А еще надо обязательно подобрать кошку и собаку. И похоронить Машину маму. Впереди было много работы, но главным было то, что Алена больше не боялась. У нее была Маша, и надежда. Надежда, что неизвестный ей Вадим уже едет домой с Чукотки, что не сегодня, 20 сентября 2008-го, так 11 июня 2009 он доберется до Екатеринбурга, найдет ее записку, и однажды постучит к ним в дверь. А потом они встретят еще людей, и всё будет хорошо. Надо только, чтобы Машин папа вернулся с Чукотки.

Метки:
Этот материал был полезен?
Да Нет