Всё к лучшему...

Помните, раньше были не стикеры, а такие закручивающиеся столбики квадратных бумажек, склеенных с одного бока? Ну да, дебильное определение. Но были такие. И сейчас есть, но все лепят стикеры на мониторы. А 15 лет назад были эти бумажки-квадратики. Вот как раз кусок от такого бумажного столбика я и оторвала, собираясь на экзамен по математике.

Я поступала в УрГУ на психологию, серебряная медаль в школе, хорошая девочка, такая особенная, и только в вуз, и только в УрГУ, сдать надо только один экзамен, и все у меня получится, но страаашно было все равно. От страха мозги и съехали. Нам выдали красивые проштемпелеванные бумажки, на которых было страшно экспериментировать с решениями да помарками. Я демонстративно (смотрите, достаю из пакета, на таюсь, не прячусь!) достала свои квадратики, и стала туда писать уравнения. Причем все подряд, как заучила. Так из мозга и списывала.

Ну, дальнейшее понятно. Два за шпаргалку, и никому не докажешь, что я все знаю, помню, могу решить, но просто ДУРА. Год потерян. Я иду работать, берут на радио, становлюсь редактором, и поступаю уже на журналистику. Жизнь переменилась из-за той квадратной бумажки.

Еду в трамвае и думаю: все к лучшему. Если бы я тогда не сглупила, сейчас работала бы с чужими проблемами, и точно не могла бы подхалтуривать, сидя дома в декрете. Я журналистка, и с профессией попала в точку. Я не могу не писать, мне плохо, пока я не опишу и не запишу то, что со мной происходит. Я должна продавать то, что пишу, без этого моя профессия – не профессия, а графоманство. Я люблю общаться, но еще больше люблю молчать, и в тишине стучать по клавиатуре. Мне хорошо сейчас.

Но и то «провальное» лето было не зря. И куча контрольных, которые я отправляла по почте весь год, и курсы подготовки к экзаменам – несколько недель посреди лета, когда летел пух… Два мальчика, сидящие слева и справа от меня за партой – они оба к моему гигантскому удивлению в принципе не умели говорить шопотом, только тихим голосом. Нас постоянно ругали, а мы все равно трепались. И в перерывах ходили за Оперный, грызли палочки-«соломку» и болтали обо всем на свете, но за любым словом чувствовался нерв, ток, секс, ожидания и стремления… Это и была моя юность.

Помню девушку по фамилии Лёгкая. «Какая у тебя фамилия?» - «Лёгкая». – «Ну и какая? Иванова, что ли?». Помню девушку с необычно-вычурным именем… Лада? Злата? Ей была присуща любовь к эффектным жестам и этакая нарочитая грубоватость. Она покупала «джин-тоник» и «водку» в жестяных бутылках, и я, провинциалка и хорошая девочка, была потрясена до глубины души. Девушка пьет водку! Днем! Без повода! Да какая там водка, одно название, один понт, – как и все эти наши курсы. Красивая блондинка Юля с чуть выступающими вниз во время улыбки клыками (вы смеетесь, а это было красиво и ей шло, как ни одному вампиру), стала моей подругой, а потом мы как-то не общались, а потом я увидела интервью с ней на ю-маме. Она, в отличие от меня, поступила тогда. И сейчас психолог, работает с детишками в одной из школ для мам и малышей.

Её повезло поступить. И мне повезло – не поступить. Хорошо, что так получилось.

…Впрочем, самый яркий образец удивительнейшего везения – мой дедушка Леша. Его выпускной вечер совпал с началом Великой отечественной войны. Он тут же был отправлен в армию. Четыре месяца подготовки, да недели две боев – всего-то. А потом случилось вот что… Бойцам вдруг дали отдых на какой-то даче. Все забились внутрь, а мой будущий дед стоял на часах. Декабрь, стужа-вьюга, а дед мороз презрел, сперва караулил, а потом, как сменили, уснул в тепле, не снимая валенок. «Перед рассветом проснулся, встал — и упал. Отмороженные ноги отошли, не держат. Сняли валенки — а с ног жижа течет. И еще один такой же, как я. Командир нам сказал: в деревне рядом должна быть медсанчасть, но ее эвакуируют. Если доберетесь до нее до того, как она уедет — ваше счастье. И мы поползли с тем парнем. Подползаем к деревне — и видим заведенный грузовик отъезжать собрался. И кричит кто-то — вон еще двое ползут! Закинули нас в грузовик, потом в санпоезд, в тыл». Лишился тогда дедушка Леша всего-навсего пальца на ноге, да еще пол-пальца на другой. Но воевать уже не мог, инвалидность дали. Остался в тылу. Остался жив. Ветеран, фронтовик, инвалид войны.

Все к лучшему.

Это моя бабушка так всегда считала. Бабушка, которая стала женой этого самого дедушки. И это было его еще одним огромным везением. Самым большим. И моим везением тоже. Моя светлая, добрая, мудрая бабушка. Ее уже нет, и мне ее очень не хватает. Иногда ужасно хочется позвонить ей, и услышать: все к лучшему. Все к лучшему.