Несчастное счастье-3

Тем, кто верит в Деда Мороза, посвящается.

Потому что он на самом деле есть.

Где-то.

Я надеюсь.

Был, видимо, июнь. Солнце насквозь прожарило пустой двор между двумя серыми хрущевками на Посадской. Начавшие пушить тополя жались к каменной крошке стен домов, а пространство между ними было сплошь усыпано яркими одуванчиками. В центре двора гордо возвышалась облезлая голубятня. Настя шла к виднеющейся в проеме между домами улице, и в очередной раз клялась как-нибудь, «для души», сделать интервью с поклонником исчезающего хобби – «голубятником». Вдоль другого дома, параллельно Насте, туда же, к мелькающим вдали машинам, шел парень в коричневой футболке и стандартных черных спортивных штанах с белой полосой. «Параллельные прямые не сходятся. Никогда. Они всегда идут рядом. А вот по Лобачевскому – все-таки сходятся», - подумала вдруг Настя. И даже слегка улыбнулась, вспомнив, что чуть ли не единственную пятерку по геометрии она, типичный гуманитарий, заработала, написав доклад о жизни Николая Лобачевского. Судьба математика оказалась довольно интересной, в отличие от формул, которые он оставил после себя.

«Интересно, а Тимка будет гуманитарием, как я, или математиком, как Дима?», - начала размышлять Настя, тихонько сдувая тополиную пушинку с носа. От мыслей об оценках еще не родившегося сына ее отвлекло замеченное краем глаза движение. Тот самый парень был уже ближе, хотя вроде и не отходил от стены дома. Настя посмотрела на него внимательнее. Странно. Хрущевка вроде стоит так же, метрах в ста. А парень уже идет метрах в пятидесяти. И приближается, приближается… И что у него в руке? Настя захотела ускорить шаги, но подумала, что это будет глупо, и просто скосила глаза, пытаясь рассмотреть, что такое блестящее держит парень. Во дворе по-прежнему никого не было, на скамейках у подъездов не сидели старушки, в песочнице не возились дети. Парень между тем приблизился еще. «А ведь это нож», – вдруг поняла она. И так же, вдруг, поняла, что сейчас он идет к ней наперерез, и когда поравняется с ней, ударит ее ножом в живот, и еще, и еще. А она будет пытаться остановить замах, защитить своего Тимку, но только порежет о лезвие руки. Всё вокруг внезапно стало пронзительно ярким, как перед обмороком: исчезли все звуки, только вдали равнодушно проносились машины, а смерть, так же равнодушно, приближалась и приближалась. И спасения от нее не было. Не-бы-ло.

И вдруг в этой жуткой тишине зазвучало: «Идут ноги по дороге, по булыжной мостовой, вдалеке горит полоска аленькая, я один иду встречать этот сказочный рассвет, потому что доча еще маленькая!».

Кошмар съежился в точку, как выключенное изображение на старом телевизоре, и исчез. Настя поняла, что нет никакого двора, июня, маньяка и пустой тишины. А есть подушка, апрель, любимый муж под боком и песня-будильник из его телефона.

Еще секунда – и Настя вспомнила всё, что случилось накануне.

Еще секунда, и Он, а не «любимый муж», выключил телефон, лежавший под его подушкой. Настя быстро прикрыла глаза. Смотреть на Диму не хотелось, и он не должен увидеть ее такой. Какой «такой» она точно не знала, потому что ни разу с тех пор, как свалилась на кровать, с нее не вставала, и в зеркало, соответственно, не смотрела.

Дима накануне пришел поздно, уже почти в 12, тихо прошел из коридора в кухню, вопреки уверениям, что будет сыт, залез в холодильник, посмотрел новости на «Евроньюс», потом на «Рен-ТВ», потом переключился на «Би-Би-Си», потом, часа в два, пошел в ванную, и ближе к трем лег спать.

Настя внутри своего кокона тогда сжалась еще сильнее, надеясь, что муж не обратит на нее внимания, а просто ляжет и заснет. Так, к ее облегчению, и получилось. Дима на секунду замер, потом быстро поцеловал ее в макушку, и вытянулся на своей половине – ближе к приоткрытому балкону. Настя заснула только часов в шесть, хотя думала, что так и не уснет. Только что она лежала, боясь шевельнуться, сжавшись, мечтая о стакане воды, с распухшей от мыслей головой, с сухим криком во рту, и вдруг – сон и этот кошмар, и память о том, что она узнала вчера.

Дима после утихомиривания будильника с минуту полежал, потом встал и пошел в душ. Настя быстро вскочила. И, застонав, села у кровати. Голова от малейшего движения просто раскалывалась.

«Оййй…» - даже всхлипнула от неожиданности Настя: «Да что ж это такое?!»

Звук душа в отдалении помог сосредоточиться – надо было встать и посмотреть на себя в зеркало. Настя сжала виски, добрела до двери в гардеробную, и, кривясь от боли, подняла глаза.

«В целом ничего», – оценила она: «Только вот бледная, под глазами круги, а сами глаза какие-то ввалившиеся и вылинявшие. А так всё прекрасно, ага».

«Чччерт…» - продолжая страдальчески морщиться и держась одной рукой за стену, Настя дошла до кухни. Надо было открывать холодильник, готовить еду, и вообще – начинать новый день. А сил на это не было. Но привычка – великая сила, и Настя «на автомате» начала доставать нужное для завтрака.

Душ перестал шуметь, и сразу открылась дверь в ванную. Была у Димки такая недопустимая на Западе привычка – выключать воду, только уже вытершись и одевшись. Настя не успела отвернуться и вообще «сделать лицо». Дима шагнул в кухню, сказал «Привет», потянулся к холодильнику, посмотрел на Настю и замер.

«Что с тобой? Заболела?»

«Не знаю. Мне приснился кошмар, что я беременна, и меня бьют ножом в живот, а потом я проснулась, а голова болит сильно».

«Ну и сон… Таблетку давай найду?»

«Нет. Не надо. Мне же нельзя», - Настя выпалила это прежде, чем поняла, что Дима ничего не знает про «две полоски».

«Почему нельзя?»

«Я… Я еще немножко подожду, и если не пройдет, то выпью. Не всё же на таблетки полагаться. Привыкну к ним – потом действовать не будут. Как «Кетанов» на твои зубы».

«Настя, некая сермяжная правда в твоих словах есть. Но ты себя в зеркале видела?»

«Нет», - зачем-то соврала Настя.

«И не надо. Ниче хорошего».

«Спасибо, умеешь поддержать».

«Да завсегда. Принести таблетки?»

«Нет, я правда сама попробую справиться».

«Сиди тогда, ничего не делай. Сашка выздоровела?»

«Да, всё прошло».

«Хорошо. Я ее сам разбужу».

«Ага».

Настя была в растерянности. Обычное утро. Обычная забота. Общение суховато, но насмешливо-деловито. Вроде в целом всё как всегда. Но – «Антей-Мартини-две полоски». Что же делать? Как сказать?

Осторожно, стараясь не сделать лишнего движения, Настя подперла лоб руками, и замерла в классической женской страдающей позе.

Дима между тем будил Сашку. Судя по звукам, папе она, как всегда обрадовалась, кинулась на шею, заставила покрутить себя и вообще, утро у дочери удалось, и она, перескакивая с темы на тему, выкладывала всё, что с ней случилось за вчерашний внесадичный день.

Несмотря на предостережение о сидении и ничегонеделании, Настя встала, включила стоящий на холодильнике и всегда настроенный на «Эхо Москвы» приемник, и начала готовить завтрак. Белок отделить от желтков, в белок положить порезанный помидор, лук, ветчину, проделать в тостах дырочки, обжарить хлеб с одной стороны, перевернуть, влить в середину белок со всем содержимым, сверху аккуратно пристроить желток, уменьшить огонь… Что еще? Кинуть яблоки в соковыжималку. Достать крупу, чтобы Сашка потом, выходя из дома, высыпала ее в птичью кормушку у подъезда. Положить три салфетки на стол. Скривиться от боли в висках и захотеть свернуться у стенки, чтобы никто не трогал. Так. Последний пункт выпадал из обычного утра идеальной семьи с обложки журнала.

«Мам?!»

Настя вздрогнула, выронила нож, и обернулась. Как раз вовремя. Сашка скакнула на нее, крепко обхватив руками и ногами. Следом на кухню буквально ворвался Дима. Увидел, что дочь уже висит на Насте, шагнул, осторожно отцепил, поставил на пол и внушительно сказал:

«Александра, я же предупредил, что у мамы сегодня болит голова. Ее беречь надо. А ты в Тарзана играешь».

«Так я обниму-поцелую, и всё пройдет тогда!»

«Ну, это правильно. Только осторожнее!»

Настя села на табуретку, которая совершенно не вписывалась в кухонный интерьер, но была одним из самых эксклюзивных предметов обстановки их квартиры. Шестиклассник Дима Арефьев получил за это изделие «отлично» на уроке труда. Трехлетняя Сашка случайно наткнулась на подзабытый предмет интерьера в саду у свекрови и с восторгом узнала, что папа умеет делать настоящую мебель. Результатом открытия стало переселение подновленной табуретки к ним на кухню и покупка набора «Юный столяр» для дочери. Набор, к удивлению родителей, не был заброшен в первый же день. Мебель для кукол, с помощью папы, конечно, делалась регулярно до сих пор. Были одарены все подруги, а в ближайших планах значился трехэтажный деревянный кукольный дом.

Дима подхватил Сашку, уже влезшую в ее любимый вельветовый комбез с вышитой на груди лошадью, и осторожно опустил Насте на колени.

«Мама, я тебя сейчас поцелую-поглажу-обниму, и всё пройдет. Я волшебница».

«Хорошо, давай, волшебница. Доброе утро, да?»

«Доброе утро, мам! У злой змеи боли, у подлого филина боли, у противной мокрицы боли, а у мамы всё заживи!» - Сашка во время скороговорочного заклинания делала пассы над Настиной головой. Глядя на ее серьезное лицо, трудно было не улыбнуться. Настя сдержалась, «надела» беззаботную «маску», заверила, что всё прошло, как рукой сняло, объяснила смысл этого выражения, и предложила всем скорее завтракать, чтобы не начать опаздывать на весь день.

Молчания, которого Настя так боялась, за столом не было. Сашка, как обычно, была душой их маленькой компании, рассказывая папе обо всём, что было накануне, а и маме и папе - о планах на день и вообще взглядах на жизнь.

Настя в нужные моменты улыбалась, соглашалась, удивлялась, а сама старалась избегать взглядов на Диму, хотя сама несколько раз заметила, что он смотрит на нее. Он предложил сам быстро помыть посуду, Настя отказалась, сказав, что благодаря Саше ей уже хорошо (дочь расцвела), и вдруг вспомнила, что не успела собрать мини-ланч мужу - пару бутербродов, кефир и еще что-нибудь перекусить – была у них такая давняя традиция, которой оба придерживались неукоснительно. Дима шутил, что поколения предков у них обоих были явно горняками или работали на заводе – так что привычка собирать нехитрый обед «добытчику» въелась обоим в кровь. На этот раз Настя, впервые за много лет, забыла об обычном пакете. Дима, поторапливая Сашу, сказала, что это не страшно, потому что день ожидается относительно свободным, и он найдет время перекусить.

Отводить по утрам Сашку в садик во дворе было Диминой обязанностью. Он лучше Насти умел убедить дочь, что если куклу в садик брать еще можно, то нести туда же заодно ее коляску, манеж и кровать – не стоит. В это утро обошлись без куклы, но «фейские» крылышки поверх куртки надели. В одну руку – волшебную палочку, в другую – пакет с семечками для птиц, обычная просьба передать привет белочке, которая живет на одной из садиковских сосен, обнять-поцеловать-до свидания!

Дверь за мужем и дочерью закрылась. Настя повернулась, чтобы пройти в ванну, но вдруг поняла, что если сейчас немедленно не сядет, прямо здесь, в коридоре, то упадет здесь же, в коридоре. Посидела с видом на недавно впервые за весну пригодившийся зонтик, свои и Сашкины новые резиновые сапоги – яркие, с цветами-бабочками, и на Димину сумку. Димину сумку. По классике жанра надо было быстро открыть ее и осторожно, возвращая всё четко на место, проверять. Но желания делать это – не было. Хотя у них между собой было негласно разрешено при необходимости спокойно залезать за чем-то в сумки друг друга, рыться в сотике, читать смски и отвечать на звонки. Потому что скрывать было нечего. Было?

Настя заставила себя встать, и, не глядя больше на сумку, прошла на кухню, забыв про ванную. Глотнула воды, начала было убирать посуду, но опять бессильно опустилась на табуретку. Посидела с полминуты, глядя на стеллаж с книгами по кулинарии и разнообразному рукоделью, снова встала и уже более решительно направилась в комнату, к своему компьютеру. У нее было еще минут 10-15. Пока Димка с Сашей покормят птичек, пока дойдут до садика, пока попрощаются, пока «сдаст» дочь воспитателю, пока вернется…

Компьютер включался как никогда медленно. Чтобы сэкономить время, Настя включила принтер, и даже занесла пальцы над клавиатурой. Наконец прошли все положенные заставки, и появился рабочий стол – с фотографией из прошлой осени. Вид с Волчихи на яркие осиново-сосново-березовые леса. Дима снимал, осваивая новый фотоаппарат, подаренный Настей на день рождения, Леша давал советы, а Настя с Сашей и Таня с Машей поодаль, затаив дыхание, наблюдали, как четверо бурундуков («Мама! Чип и Дейл!») растаскивают к себе в норы еще не убранные в пакет арбузные корки и хлеб.

Картинка «обоев» из идиллического прошлого исчезла. Открылся «Ворд». Настя секунду подумала, а потом пальцы запорхали над кнопками.

«Дим, в таких случаях, кажется, говорят: «Я всё знаю». Я, правда, не знаю, какие выводы делать из этого знания. Факты - то, что ты вечера проводишь совсем не со Стасом – он на Украине, что ты ходил 23 февраля на «Антей» с кем-то, хотя говорил, что сидел в офисе весь день, что ты покупал кому-то юбку перед Новым Годом и что вечер 7 марта, и почти всё 8 марта ты провел в компании, где были в ходу йогурты, «Мартини» и презервативы. Вот. Я очень хочу, чтобы ты это объяснил. Или это всё чудесное стечение обстоятельств, и ты просто тайный агент ФСБ, и ведешь двойную жизнь из-за службы, или ты влюбился в кого-то, но не знаешь, как от нас уйти. И еще ты вечно занятой-усталый-раздраженный, тебя всегда нет дома. Прости, но по «ю-маме» - «Энциклопедии семейной жизни» - это явные признаки… Измены. Вот. Извини. Я не хочу слушать ничего на самом деле. Я устала и столько всего передумала. Но я в кои-то веки не хочу вести себя как страус. Расскажи, и решим, что делать. Я не могу говорить об этом. Поэтому извини – эпистолярно».

Посидела-подумала, качнулась в пружинящем прозрачном кресле из «Икеи», нажала «печать». Как раз вовремя. Послышался стук в дверь.

«Я портфель оставил, зашел за ним. Не видела?»

«Портфель вот. Только я тебе «перекус» так еще и не собрала. И это… Тебе» - Настя протянула Диме еще теплый от работы принтера листок.

«Ага. Я потом прочитаю. Это что?»

«Нет, лучше сейчас. Сам увидишь».

Дима, уже почти положивший листок в портфель, остановился, взглянул на Настю, и поднес бумагу ближе к глазам. Настя включила в коридоре свет и стала смотреть в сторону, на декупажированные старинными нотами большие круглые часы.

«Всё, я прочитал», - она оторвалась от разглядывания пожелтевшей и старательно покрытой лаком поверхности часов, поняла, что посмотреть Диме в глаза все равно не может, и стала изучать прибитый зимой к стене ящичек-ключницу. И как это раньше жили без такого мега-необходимого в интерьере предмета? Или все-таки было лучше взять не такой, декорированный под стену прихожей английского дома, а тот, что воспроизводил в миниатюре респектабельную английскую же библиотеку?..

«Настя, Настя? Ты меня слышишь? Ты тоже извини, это бред. Про Стаса – я действительно могу объяснить. Хотя не время. И я не так всё хотел. А вот «Антей», «Мартини» и юбка какая-то – это откуда?»

«Из чеков».

«Каких чеков?!»

«Из кармана твоей дубленки».

«Настя, это чушь какая-то. Где они? Покажи».

Настя повернулась и пошла в комнату доставать чеки из ящика письменного стола. Дима шел за ней.

«Это не мои чеки. Я их в первый раз вижу, и не знаю, как они ко мне попали».

«Тебя кто-то подставляет? Ты все-таки двойной агент?»

«Не язви. Стой. Какие тут даты?»

Насте не хотелось дотрагиваться до Димы. Она положила чеки на стол, подальше от себя. Он коротко покосился на нее, но протянул руку, взял чеки и начал их рассматривать.

«Ты их сейчас съешь, чтобы доказательств не было, да?» - в кризисные моменты черный юмор у Насти был всегда наготове. Он появлялся из ниоткуда, и жил в полном соответствии с принципом «язык мой – враг мой». Настя пыталась сдерживаться, но по опыту знала, что останавливать себя, когда «несет», практически бесполезно.

«Не буду, подожди», - Дима не сводил глаз с чеков, изучая то один, то другой. Лицо у него как-то дернулось, то ли улыбка, то ли гримаса.

«Что?»

«Не. Ничего. Еще вещдоки есть какие-нибудь?»

«Не знаю, я больше не смотрела».

«Ага. Ну, ладно. Так. Ты что сегодня делать хотела? За Сашкой в садик в пять. А до этого?»

«Интервью большое расшифровать, привести в божеский вид и сдать. Несколько созвонов, и материал пособирать».

«Ага. Ну, и, конечно, интервью еще не «горит»?»

«Нет. Срок – послезавтра».

«Материалы тоже?»

«Как обычно».

«Тогда поехали. Звонки из машины сделаешь. Или когда остановимся».

«Куда поехали?»

«Увидишь. Алиби искать».

«Дима, я ничего не хочу искать. Скажи просто, и всё».

«Нет, это надо видеть. Не хочешь разговаривать в машине – наушники и закрытые глаза помогут. Тем более что тебе выспаться всё равно явно надо. Поехали, Настя. Я всё покажу и расскажу. Обещаю».

«Ладно. Сейчас», - Настя быстро переписала из «аськи» и почты контакты тех, с кем сегодня желательно было бы созвониться, переоделась, прицельно глянула было на себя в зеркало, но махнула рукой, решив, что такую бледную красоту не скроешь, и вышла из комнаты. Дима ждал ее, листая обычное коридорное чтиво – «Нашу Газету» и «Ва-Банкъ».

«Всё, пошли? А, телефон мой дай, я его в комнате на столе оставил».

Настя покосилась на ноги мужа – уже обут в любимую «мембрану», - вернулась в комнату, взяла со стола Димкину «Нокию».

«Это я, чтобы ты не подумала, что я смски тихо в кармане наощупь строчу. Специально положил в комнате», - преувеличенно серьезным голосом отличника пояснил Дима.

«Я ни о чем думать не хочу. Не издевался бы лучше, а объяснил. И вообще, может, у тебя в кармане еще один тайный сотик, ага. Только выворачивать карманы не надо. Это я так, теоретически»

Дима явно хотел сказать что-то еще, даже открыл рот, но потом, наверное, вспомнил, что Настю в язвительной фантазии не переспорить. Они вышли из квартиры. Подъезд с цветами на окнах – то, о чем Настя готовилась жалеть после переезда, ранние старушки-соседки на скамейке – те самые цветоводы, общительный дворник Рустам Лутфуллович в неизменном ватнике, чудом купленный (и пока обойденный властями в желании всё разрушить) старинный металлический гараж в углу двора…

Дима сел на водительское сидение, завел машину, и вдруг выключил ее, ткнулся лбом о руль, и замер.

«Что с тобой?» – отстраненно спросила Настя.

«Ничего. Я думаю».

«Алиби?»

«Часа через три извиняться будешь за такие слова. Можешь пока придумывать, как именно. Я маршрут выбираю. Кстати, в дубленку-то ты зачем полезла? Стирать, что ли? То есть, в химчистку отдавать?»

«Нет, Сашка играла в магазин, и требовала чеков».

«Понятно. Ладно, поехали. Надевай наушники, глаза закрывай, делай, что хочешь».

Настя молча закрыла глаза, и, похоже, правда задремала. Под тихий звук мотора, негромкие разговоры Димы по телефону о поставках-отгрузках-проплатах и спокойный саундтрек с пиратского диска «Best of Relax-FM». Это радио она открыла для себя в Москве, влюбилась с первой песни и безнадежно ждала его появления в Екатеринбурге.

«Всё, приехали».

Настя вздрогнула, и огляделась. Типичный Пионерский поселок – двухэтажный барак с разномастными «заплатками» на ободранных стенах и гордой надписью «Yanki, go home», панельные девятиэтажки с разномастно застекленными балконами и новостройки цвета йогурта с неизменным салоном красоты на первом этаже.

«Куда приехали?»

«Ты выходи, увидишь», - Дима выбрался с водительского сидения, обошел машину, и открыл Насте дверь.

«Не хочу я никуда выходить».

«Настена, не ломайся, выходи. Говорю же – увидишь. Будет интересно, обещаю».

Настя подумала, что продолжать сидеть будет глупо, оперлась о Димину руку, встала на мокрый асфальт, втянула голову в воротник пуховика (солнце скрылось, и стало зябко), и вдруг поняла, что хочет закурить. Не курить, а именно щелкнуть зажигалкой, втянуть дым, и тут же затушить сигарету. Желание было тем более странным, что Настя к своим тридцати курила один раз в жизни – в первом классе, найденную среди лопухов за пунктом приема стеклотары «Беломорину».

«Это беременный бзик у меня такой, что ли? С Сашкой вообще никаких вкусовых изменений не было, а сейчас парень, и вот такие странные желания. Нет, стой-стой-стой, про это думать не надо. Я Снежная королева, мне все равно, я не заплачу, я думаю обо всем отстраненно, я не буду об этом думать, я Снежная Королева… Дура я, а не Снежная Королева, вспомнила тоже аутотренинг из какого-то древнего журнала. Но вообще, закурить было бы неплохо».

Настя даже сунула руку в карман, только вместо пачки нащупала там телефон, вытащила его, и сфотографировала надпись, призывавшую всех янки возвращаться домой. «Пошлю Джону», - решила она. Джон, давний приятель по переписке, и по совместительству военный, не раз бывавший в Ираке, должен был оценить такое граффити.

Дима между тем, стоя чуть в стороне, закончил по телефону очередное общение о партиях и сроках, и подошел к машине.

«Дим, давай, показывай».

«Закрой глаза».

«Не буду я их закрывать».

«Настя, просто закрой и всё».

«Ты мне часы на руку наденешь? Картье? Как в «Девчатах»? И мы помиримся, и всё будет хорошо?»

«Мы не ссорились пока еще, а в «Девчатах» самый катарсис, насколько я помню, случился не на этой сцене, а гораздо позже. Закрой глаза просто».

Настя опять подумала, что упорствовать будет глупо, и закрыла глаза.

Дима взял ее за руку, Настя дернулась, но не стала вырываться. Пару минут они шли молча, муж только несколько раз предупреждал: «Поребрик, осторожнее».

«Вообще самый простой вариант – это взять тебя на руки. Но ты опять будешь от меня дергаться?»

«Не надо, я сама. Хватит, может?»

«Сейчас придем».

Настя жмурилась до цветных кругов перед глазами, старательно держала ладонь прямо, чтобы не обхватывать Димкины пальцы, и вспоминала, как однажды они уже шли так. Лет шесть назад. Сашки еще не было, а она после интервью с директором библиотеки для слепых попросила Диму провести ее, крепко зажмурившуюся, за руку по улице. Было неуютно и некомфортно. И всё время было ожидание неведомой опасности извне, но надежный муж рядом успокаивал. А два года назад Настя надела всему семейству очки для сна, выданные в какой-то из «Аэрофлотовских» полетов, и устроила сюрприз - привезла на Эльмаш, где заранее договорилась о поездке на конях в лесопарке. Сашка была в восторге, а Дима не только реализовал мечту детства, но и получил новое увлечение.

«Так, стой. Пришли. Всё, открывай. Очень вовремя, кстати».

Настя с секунду привыкала к свету и неожиданно выглянувшему солнцу, а потом увидела, что они стоят перед классической «брежневкой». Направо – магазин продуктов, налево – зарешеченное еще в лихие 90-е окно с фикусом и каланхоэ (эх, попросить бы отросток), а прямо – что-то вновь открывающееся. Крылечко, козырек и стена в районе входа и окна – свежепокрашенные в зелено-коричневатые тона. Рабочие в синих спецовках монтируют табличку «Аптека «Анастасия». Изнутри кто-то протирает окна. За всем этим наблюдает с третьего этажа бабулька в пальто с меховым воротником. Стоп. «Анастасия»?

Настя повернулась к Диме, а тот, не глядя на нее, а продолжая следить за тем, как трое командуют, а двое устанавливают вывеску, проговорил, будто рассказывая заранее заученный текст:

«Я знаю, что это пОшло, что это попахивает анекдотами о женах «новых русских», что это похоже на Китай с магазинами «У Сащи», «Телефоны Иры» и «Брюки для мущщин» - какие мы там еще названия тогда видели? Но мне захотелось назвать аптеку в твою честь. Вот захотелось, и всё. Сюрприз удался?»

«Да уж. Удался…»

«Если будет настроение и желание – можешь заняться здесь благотворительностью. Скидки бабушкам-дедушкам, многодетным и так далее. Ну и вообще, если что-то захочешь сама тут поделать – делай».

«А пределы благотворительности?»

«Ну, с размахом, не типа скидки в 1 процент героям Гражданской войны. Но и разумно, чтобы прибыль-то была. Обсудим, и всё. Вот. Это не подарок никакой, просто так».

«Как в мультике? «А за что?» - «Просто так»?

«Ну, да. Вот. В том числе сюда я и ездил, допоздна торчал. Только показать хотел потом, когда уже всё устроим. Открытие через две недели. Надеюсь, уже точно».

«Я не знаю, что сказать. Спасибо? В мою честь еще никогда ничего не называли».

«Да пожалуйста. Ты пока обдумай, что говорить, а вообще, как впечатление?»

«Цвета приятные, крылечко для колясок и инвалидов приспособленное, соседство с магазином, наверное, хорошее. А не будут про «Звенящие кедры» и прочее сектантство вспоминать, видя имя «Анастасия» на аптеке?»

«Мда? Не знаю. Надеюсь, если и будут, то искореним такую ассоциацию. В общем, вот тебе».

Дима протянул Насте коробочку.

«Ревит?» – удивленно спросила она: «Спасибо, у меня как раз кончился».

«Не, ты открой».

Настя подцепила картонную крышечку коробки любимых витаминов, открыла, заглянула внутрь, и вытащила плотно засевший между баночкой и стенкой ключ. Простой плоский, серебристо блестящий ключик.

«Ну, в общем, задумка была, что я тебе вручу символические ключи от твоей аптеки. Только не сегодня, не в такой обстановке, и не в такой коробке. Хотя, с другой стороны, в ней тоже есть некая символичность».

«Спасибо… Она есть, да».

«Ладно, так, слушай, поехали. Потом тогда еще про это поговорим. Нам сейчас на Пушкина надо заскочить. Не по дороге, но ладно».

С Пионерского в центр они добрались удивительно быстро. Настя в основном молчала, держа в руке ключ, гладя его зубчики и пытаясь пускать солнечные зайчики от серебряно блестящей грани.

На перегруженной в разгар рабочего дня Пушкина повезло – Дима юркнул в пространство, освободившееся от только что отъехавшей грузовой «Газели» с едва читаемой из-за грязи надписью «Новокурьинская».

«Пойдешь со мной?»

«Нет, я подожду».

«Ладно. Тогда посиди здесь пару минут. Сотик оставить?»

«Ну тебя».

«Сейчас приду», - Дима переждал, пока в потоке машин, обрызгивающих всё и вся знаменитой екатеринбургской грязью, образуется «окно», быстро вышел и пошел куда-то в сторону Малышева. Смотреть, куда, Настя не стала принципиально. Прежнее состояние полной опустошенности, придавленности и безнадеги слегка «отпустило». Аптека многое объясняла. Спокойный Димкин тон тоже заставил потускнеть вчерашнюю черную уверенность. Но пока еще далеко не всё было ясно. И они так толком и не поговорили. Так что пока оставалось ждать мужа и «принципиально» смотреть вперед, хотя эту улицу после случившейся несколько лет назад варварской на Настин взгляд вырубки деревьев она не любила. Пушкина стала – не та.

Открылась водительская дверь. Настя вздрогнула, но сразу увидела, что это из принципиального ниоткуда вернулся Дима. С какой-то папкой в руках.

«Я быстро?»

«Да, вроде».

«Жалеешь сидишь клены местные и вспоминаешь киноночи в Доме Писателя?»

«Ну, ты меня знаешь ведь. Да».

«Давай попробуй переключиться на другое. Ностальгия – вещь хорошая. Но в прошлом. А вот это – будущее. Хорошее, надеюсь. За алиби вряд ли сойдет, но докажет, что я не только о юбках и безудержном сексе с барышнями на «Антей» думаю, когда тебя рядом нет. Открывай».

Настя взяла в руки плотную картонную темно-синюю папку, оттянула резинку, и увидела билеты на самолет.

«Это что?» - спросила она, пытаясь издалека вчитаться в напечатанный на оранжевых страницах текст.

«Ну, смотри сама».

Настя поднесла поближе к глазам один из билетов. «Люфтганза. Госпожа Арефьева, 21.07.08, Екатеринбург-Франкфурт-на-Майне-Кельн. 25.07.08. Кельн-Франкфурт-на-Майне-Екатеринбург. »… Франкфурт?! Кельн?! Второй билет – «Господин Арефьев» и те же даты.

«Это что за маршрут, господин Арефьев?»

«Предполагалось, что я вручу тебе этот билет утром 21-го мая, а вечером мы уже вылетим. Сашу к моей маме, она, мама то есть, уже в курсе. А мы на почти четыре дня – на Рейн. Фестиваль фейерверков, средневековая ярмарка, и прочее. То, что ты давно хотела. Гостиницы забронированы, билеты куплены, немецкий разговорник для меня тоже, загранпаспорт твой мною выкраден. Виза поставлена. Что скажешь? Этот сюрприз тоже не удался, конечно, хотя в своем роде все равно сюрприз».

«Да нет. Удался. Ты же всегда говорил, что не любишь звучание немецкого, и поэтому в Германию-Австрию-Швейцарию ехать не хочешь?»

«Ну, я решил проверить твое утверждение, что на самом деле немецкий «там» звучит очень мягко. Уже выучил фразу «Энтшульдиген зи битте, шпрехен зи энглиш?» и хочу увидеть то, что тебя впечатлило во время твоей десятилетней давности стажировки. Вот, подарок тебе к годовщине этой»

«Я не знаю, что сказать. Опять».

«Непривычное состояние, да? Как ощущения? Ну, ты хочешь хоть ехать-то?»

«Вчера я бы кинулась к тебе на шею, и стала бы собираться-строить планы и тебя хвалить, и размышлять, не рано ли мы устраиваем мини-отпуск без Сани, и как ей будет без нас, и еще бы в тысячный раз вытащила свой фотоальбом с фотографиями с той стажировки, и надоедала бы тебе рассказами, как там здорово, только теперь с присказкой: «Скоро сам увидишь». Это вчера. А сейчас я хочу кинуться и всё забыть, но – не могу, понимаешь?»

«Понимаю, да. Ну, у нас еще два пункта для объяснения чеков и прочего. А потом у тебя будет время, чтобы на шею кидаться. И у меня тоже».

«Многообещающе. Может, все-таки просто расскажешь «про чеки»? И когда ты это всё с поездкой делать начал-то?»

«Ну, в феврале где-то. Еле паспорт твой нашел, кстати. Идею стырил с уже упоминавшейся сегодня «Ю-мамы». Помнишь, ты рассказывала, как там девушка своему парню хотела устроить неожиданный уик-енд в Праге? Ну, и я так захотел для тебя. А рассказывать «про чеки» (достали они меня уже) – не буду пока. Я не садист, но это просто неинтересно».

«Дим, я рада. Очень. Это мечта, ты знаешь. Просто вот сейчас…»

«Я понял. Пусть это будет отложенная радость. Поехали. На минуту ко мне в офис заскочим».

«Давай, раз надо».

Почти всю дорогу до Сибирского тракта, где Димкина фирма уже 6 лет арендовала офис, они молчали. На перекрестке с Восточной Дима включил было радио, но, услышав: «Чем выше любовь, тем ниже поцелуууи», тут же выключил.

Настя неожиданно фыркнула.

«Настройка у меня барахлит, одна «Европа» ловится, а там вот такой хит», - объяснил Дима.

«А-а-а. А ты никогда не замечал, что если начать вслушиваться в текст даже такой бредятины, то оказывается, что там вполне жизненные ситуации разворачиваются, причем применимые конкретно к твоему счастью или несчастью. Всё стандартно, циклично и повторяется. До нас, с нами, и после нас».

«Это ты про какую песню сейчас?»

«Да со вчерашнего дня в голове микс из «Один раз в год сады цветут» и «Будем делать всем назло вид, что крупно повезло».

«А. Хорошие песни. Не про «пацалуи».

«Ну дак. База-то какая. Пять лет в музыкалке».

«Куда уж мне с кружком авиамоделирования и «Каравеллой».

«Да ладно. Всё детство мечтала о «Каравелле» и часть детства – об авиамоделировании».

«Я помню… Ладно. Выходим».

Дима снова вышел, снова обогнул машину, снова открыл дверцу, снова подал Насте руку.

«Ты подниматься будешь?»

«Нет, я сейчас Андрея вызову», - Дима набрал номер.

«Андрей, мы с Настей внизу. Ты можешь спуститься на пару минут? Не занят сейчас, нет? Давай, ждем».

«Зачем тебе Андрей?

«Да щас, это быстро».

Хлопнула крашенная коричневой краской дверь с блестящей вытершейся ручкой. На улицу выскочил, жмурясь от солнца, Андрей - менеджер Димкиной фирмы, и двоюродный брат Насти. «Пристроить» парня попросила Настю мама. Пришлось преодолеть символическое несогласие Димы, который намекал на «гнилую традицию кумовства», но с Андреем был знаком, и знал, что менеджер он перспективный, хотя и только из академии. Несогласие, а точнее, возмущение Андрюхи, по поводу того, что за него «просят», было гораздо более сильным, но в итоге всё сложилось хорошо - к радости всех заинтересованных сторон.

«Насть, привет. Давно не заезжала. Вот, кстати – мама просила передать Сашке, а я всё забывал как-то», – Настина тетя души не чаяла в двоюродной внучке, с нетерпением ждала «своих», обзывала сына «стрекозлом» за его любовь к необременительным связям, и пока суть да дело, успешно оттачивала мастерство вязания шапок-варежек и прочего эксклюзивного хэнд-мейда на Саше. Настя достала из пакета черно-оранжевое нечто, развернула, и пришла в восхищение, несмотря на свое подвешенное состояние. Тетя Света на этот раз связала настоящее пончо, маленькое, с капюшоном и ярким узором. Сашка от таких необычных вещей неизменно была в восторге. Теперь одна проблема – как уговорить ее не носить это каждый день с утра до вечера. И, похоже, после рассказа о том, что такое пончо, им светит как минимум покупка кактуса, чтобы дома было что-то еще из тех широт, где носят такую накидку.

«Андрей, спасибо», - Настя поцеловала брата в щеку: «Тете Свете это передай, и я ей сама, конечно, позвоню. Это чудо какое-то. Когда уже она пинетки вязать для твоих будет?»

«Вот, кстати, об этом я и хотел поговорить», – подал голос Дима.

Брат с сестрой удивленно на него посмотрели.

«Андрей, ты Новый Год с кем встречал?»

«Эээ… А что?»

«Ну скажи, тайна разве».

«С Кристиной, однокурсницей».

«Ага, помню. Блондинка, разноцветные глаза, часто простужается?»

«Ага. А что?»

«Да так. А что ж ты девушке юбку купил в подарок, а не шубу? Полезнее было бы».

«Ну, еще поработаю годик, и буду шубы покупать. Так что такое-то?»

«Какую юбку?» – у Насти вдруг от разом схлынувшего напряжения ослабели ноги. Она привалилась спиной к машине, и уточнила: «Андрей, ты юбку купил своей девушке на Новый Год?!»

«Ну да, а что? Шли по Вайнера, ей манекен понравился. То есть, юбка на нем. Ну и купил потом. Размер посмотрел сам, какой она там носит, ну и купил. Не, это не весь подарок был».

«Это ты молодец, что не только юбку. А то как-то …Скучновато».

«Так, мастер-класс о том, какие подарки надо дарить девушкам, Настя, ты потом как-нибудь проведешь. Андрей, еще вопрос. Это кто такой романтичный, что 23 февраля, в самые морозы, потащил тебя на «Антей»?

«Дим, что за вопросы-то? В «Шерлока-Холмса» играем?»

«Да ничего особенного, ты ответь, и всё».

«Блин. Ну, Кристина потащила. И нормально, кстати, было, как раз в мороз всё ясно и далеко видно».

«Ага. Логично. Спасибо за совет. Ну и последнее. А 8 марта ты с кем встречал?»

«С ней же, с Кристиной. И на салют 9 мая с ней же пойду, надеюсь. Дим, Насть, колитесь, что такое?»

«А чеки ты никогда не выбрасываешь, да?»

«Нет. Мало ли что».

«Полезная привычка, молодец... Так и еще один вопрос. Точно последний – скажи Насте, не стесняйся, вы ж брат с сестрой, и в детстве по одним чердакам лазили, так вот, что общего между тобой, мной и моей дубленкой?»

«Да ниче общего. Просто холодно когда, я надевал несколько раз. Ты ж сам стремал меня за куртку мою, и говорил, что не хочешь лишиться из-за холода лучшего менеджера, и свою дубленку предлагал. А она прикольная. Ну, я и надевал. Насть, а тебе зачем? Я пятно посадил какое-то там?»

«Андрей, иди сюда», - сказала Настя, глядя на худосочного «лучшего менеджера». Андрей шагнул к ней. Она поцеловала его, потом ласково развернула к себе спиной и мягко подтолкнула к двери, из которой Андрей вышел недавно. Недавно. А сейчас казалось, что прошло очень много времени, в течение которого она умерла, а потом вдруг увидела, что и она жива, и мир вокруг яркий, и будущее есть.

«Иди, труженик капитализма. Я тебе потом всё объясню, любитель чеков. С Кристиной этой познакомь хоть? Мировой рекорд ведь для тебя – пятый месяц с одной девушкой. Вот тетя Света обрадуется».

«Сумасшедшие», – вынес вердикт Андрей, и скрылся за дверью.

Настя стояла, глядя на стену со старыми выцветшими объявлениями. Кто что что-то продавал, покупал, грозил за то, что тут продают и покупают, снова продавал… Молчать дальше было нельзя. Она набрала воздуха и повернулась к мужу, стесняясь смотреть ему в глаза.

«Дим…»

«Не, ты подожди. Еще рано извиняться. Еще не всё».

«Что не всё?»

«Я еще не всё показал и рассказал. Поехали опять».

«Господи, куда еще? Хватит, извини!»

«Не-не-не поехали. Последний пункт, обещаю».

Они снова сели в машину, снова стали пробиваться через пробки. Но атмосфера в салоне была уже другой. По радио пошла хорошая подборка, Милен Фармер сменила Луи Армстронга, а тот, в свою очередь, спел после Стинга. И Настя с Димой уже не молчали. Говорить об аптеке, билетах и Андрее было все еще неловко. Поэтому обсудили погоду, конфликт в Ираке, Сашкин садик, дорожную ситуацию в Екатеринбурге, Настя припомнила историческую справку о первых автомобилях, появившихся в городе в начале 20-го века… Говорили не подряд, не перебивая друг друга, а с паузами, и временами – с молчанием. Но оно было хорошим и спокойным. Как раньше. Будто что-то прорвалось. Была застывшая, потрескавшаяся от времени и сухости корка, и вдруг начала ломаться. И оказалось, что можно общаться свободно и просто. И непонятно только, что мешало сделать это еще раньше. Неловкое, не самое приятное, но нужное и обещающее радость и свободу ощущение.

Восточная-Челюскинце-Космонавтов-неизвестные Насте улочки… Киоск с зарешеченными стеклами, будто вынырнувший из середины криминальных 90-х. Бутылка воды Насте (вот он, признак того, что вчера показал тест) и вечный «термоядреный» «Дирол» Диме… Остановка. Они с какого-то невнятного переулка со сталинскими трехэтажными домами вынырнули к дому ребенка, где Настя в последний раз была осенью. Они с Сашкой и другими «ю-мамами-папами и детьми» чистили территорию, дарили собранные всем сайтом подарки и разрисовывали здешний забор. Настин оранжевый паровозик, который она рисовала на пару с Ксеней-«Апельсин», и сейчас ярко вез вперед вагончики с буквами. Сашкин труд - трава с цветами – тоже выделялся среди пока бурой земли и голых кустов.

«Помнишь, я тогда не смог приехать на ваш субботник, занят был?»

«Помню», - тогда была суббота, но Димка, как обычно, работал. Приехал только под конец акции, привез огромный термос с горячим шоколадом, и поил детей-рисовальщиков.

«Ну и вот, я потом еще один раз сюда приехал. Вы когда были, тут карантин был, и дети в группе были, а я приехал, меня пустили уже. Я пару коробок привез – всякие сиропы шиповника, витамины, ну, там остатки товара у меня были».

«Молодец. Чего не сказал?»

«Не сказал, потому что я предложил сам коробки занести заведующей, зашел в дом, ну и в коридоре…»

«Что?»

«Ее увидел».

«Дима, кого ЕЕ?»

«Юлю».

«Так».

«Ты права была. Я действительно провожу часть времени с представительницей женского пола. Ее зовут Юля. У нее темные волосы, зеленые глаза, она умная, красивая и вечно задумчивая».

«Как я еще в обморок не упала? То есть, не села?» – оглушенно подумала Настя, и вдруг вспомнила страшную тишину из своего сна.

«Так», - повторила она.

«Подожди. Я самого главного не сказал. Ей три года».

«Что?»

«Настя, это не воспитательница, не медсестра, не повар, не нянечка и не соцработник. Это девочка. Она живет здесь, в Доме Ребенка. Я нес эти коробки дурацкие, там в коридоре ступенька, непонятно, зачем и непонятно, откуда. Я споткнулся, коробка упала, витамины рассыпались. Я начал подбирать, а она шла откуда-то в группу к себе, и стала помогать. Ну, то есть, просто взяла один этот флакон, и мне протянула. Я сказал: «Спасибо». И как в кино, начал глаза поднимать. Тапки, колготки какие-то «советские», юбка, футболка такая же, как у Сашки – с пони этим … И потом глаза увидел. И я понял, что это наша дочь. И что всё. Я туда езжу постоянно. Я у них уже и плотничал, и «сантехничал», и Деда Мороза играл, и подарки привожу всякие».

«Почему ты мне не говорил?»

«Я боялся».

«Чего?»

«Ты хочешь ребенка, ты надеешься на него, я же вижу тесты в ванной в аптечке, вижу, как ты с мелкими у знакомых общаешься, как с Катькиной Ренатой возишься, с Мишкой у Дениса. Я помню, ты читала про ю-мамские усыновления, радовалась за детей и ревела над историями, но помню и как ты рассказывала про не самые положительные примеры уже взрослых знакомых с усыновлениями. Я думал, ты обидишься, то есть, что ты подумаешь, что я ставлю крест на перспективе иметь еще одного ребенка, ну, не знаю, думал, что ты будешь переживать и комплексовать. И вообще, что там у вас в головах творится, с этой женской логикой».

«А у вас что в головах творится с вашей мужской логикой?! Ты когда мне хотел рассказать?»

«Каждый день хотел, но боялся. Но скоро уже рассказал бы. Если мы… Если ты согласишься усыновлять, то есть, удочерять, то надо быстро документы собирать. Тут все уже «за меня-за меня», как в «Дне радио», но все равно Юля в федеральную базу попадет вот-вот. Ее мать лишают родительских прав. Как-то всё быстро закрутилось в последние дни. Вот. Поэтому я бы хотел, чтобы вы познакомились. И Сашка. Ну и – как скажешь, так и будет».

«Как скажу? Вот если первая реакция моя – да. Давай удочерять. Я верю тебе и твоим чувствам. Они никогда не подводят. Но ведь это живой человек. Надо познакомиться. Вдруг мы ей… Юле – не понравимся? Хотя Сашка будет рада, я уверена. Разница в возрасте такая хорошая, им интересно будет. У тебя есть фотография Юли?»

«Да, вот», - Дима достал из сумки «рабочий» фотоаппарат, «перелистал» фотографии с медицинских выставок и презентаций, и дал Насте.

Ковер и стеллаж с игрушками, две девочки и мальчик играют машинками. Настя сразу поняла, что Юля – та, что поменьше и что-то объясняет мальчику. И - странное чувство, будто она эту девочку уже где-то видела. Прыгающей на батуте у родителей в саду вместе с Сашкой. Или валящейся с «бублика» в сугроб на Уктусе – вместе с Димой. Или заплетающей косички вместе с собой. Так она Диме и сказала – про то, что «уже видела». И добавила: «Димка, извини, но ты – дурак».

«Почему?!»

«Еще не понимаешь? Ты извел себя, меня, Сашке тебя не хватает, с Юлей ты толком пообщаться в такой обстановке не можешь. Зачем?! Надо вместе! Ты – дурак, но. Блин, дай я тебя обниму! Ты – чудо. Таких больше нет. Ты прав. Это наша девочка. Давай знакомиться, и если Юле мы понравимся, быстро оформлять документы».

«Сегодня четверг. Можно будет приехать в субботу. Волонтеры приезжают для прогулки с детьми. Тогда и познакомитесь… Надо только решить, Сашку берем или нет. И поездка в Германию теперь как-то накладывается… Ладно, немного времени еще есть подумать. В общем, вот. Приедем в субботу?» - Настя слушала Диму, перегнувшись через пространство между водительским и пассажирским сидением и уткнувшись ему в плечо. Перед глазами у нее была зеленая ткань мужниной куртки, зеленые же глаза пока незнакомой Юли, «фейские» крылышки Сашки и две полоски на вчерашнем тесте.

«Насть?»

«Извини, да. Приедем, конечно. Про Сашу и поездку тогда надо будет еще думать. И еще. Дим, а с квартирой новой тогда как? В идеале ведь места надо больше. То есть, я понимаю, что наши родители и мы жили семьями по четыре человека в «однешках», и были счастливы, но все равно ведь детям сейчас хочется что-то лучше дать…»

«Я про квартиру думал уже, конечно. И маялся из-за нее тоже. Знаешь, я понял, что она мне как-то не к сердцу лежит. Не очень я туда хочу. Может, пока в нашей «сталинке» поживем, места хватает ведь. А потом, аптека раскрутится, Подкопим еще – и сразу коттедж, а? Ты ведь его хочешь?»

«Хочу. И у меня такие же ощущения. Только я не говорила, боялась тебя обидеть. А вот едем в строительный – и мне радостно за квартиру, но почему-то на Химмаш, туда, не хочется. Сашка, правда, о высоте мечтает, но, думаю, свой дом это затмит. И собаку там завести можно будет наконец»…

«Муж и жена – одна сатана… Блин. Хорошо, что поговорили наконец. Хорошо, что Сашка в магазин свой играть начала. У нас обоих в головах столько напутано, что враз не разберешься, а она взяла, и… Разрубила прямо».

«Да. Повезло нам… Дима, смотри!»

Они не смотрели в окно, наконец глядя друг на друга. Но Настя вдруг отвела глаза и увидела, что при том же ярком солнце огромными хлопьями валит снег. Они сидели, держась за руки, глядя на последний «привет» зимы, не зная, что в своем садике Сашка, спрятавшись за углом веранды от бдительного взгляда обожаемой воспитательницы Тамары Анатольевны, стянула шапку, стоит, запрокинув голову, ловя ртом снежинки и загадывая, чтобы мама и папа никогда не ссорились, а то вон у Стаси папа уехал уже куда-то. А Юлька, пока еще Захарова, а не Арефьева, стоит у окна в своей группе, смотрит на «дядиДимину» машину и удивляется, почему он так долго не выходит, когда ей надо скорее спросить у него, живут ли в лесу за городом олени.

«Говорят, под Новый год, что ни пожелается, всё всегда произойдет, всё всегда сбывается», - прошептала Настя.

«Сегодня у кого-то Новый Год? В Израиле? Или еще где?»

«Не. Это у нас Новый Год, похоже. Такие чудеса только в Новый Год случаются. Я меньше суток назад думала, что всё. «Треснул мир напополам». А сейчас – вон как всё… Так что с праздником. У нас начинается Новый Год. Я тебя люблю и спасибо тебе за всё»

«Тебе спасибо. Я тебя люблю. Без «тоже». Просто «люблю». Извини меня».

«Мы уже начинаем повторяться, тебе не кажется?»

«Кажется», - они рассмеялись, Дима завел машину. И теми же непонятными улицами с бетонными заборами, длинными складами и железнодорожными переездами, начал выбираться в сторону дома.

В квартире, едва успев зайти, они начали целоваться, одежда мешалась, но волшебным образом постепенно, по пути в спальню, исчезла. «Мы вместе! Мы - вместе. Мы – это мы. И у нас всё будет хорошо. И впереди май и тепло, июнь и жара, и любимый муж, и две девочки-дочки, и еще будет сын, он уже с нами. Только Димка еще не знает. Димка! Димка... Любимый! Как же я по тебе соскучилась!»

Настя не контролировала себя, и, похоже, многое из того, что вспышками мелькало в голове, «проговаривала» вслух, потому что в ответ слышала такое же отрывистое, со всхлипами облегчения и желания: «Любимая! Настенька! Так здорово… Конечно, мы! Я люблю тебя! На-стя!»

Где-то, в коридоре, что ли, звонили их телефоны. А они сидели, привалившись к спинке изголовья кровати. Дима обнимал Настю, зарывшись носом в ее волосы, она прижимала к себе его руки. Солнце, освободившееся от снега, било в собственноручно Настей сшитые шторы. Увиденная в «Буме» ткань настолько потрясла ее в марте, что она впервые после школы и обязательного программного «фартука» решилась сшить что-то настоящее. Получилось, и теперь волшебные существа из английских сказок словно шевелились под легким сквозняком, наполненным светом.

«Я никогда не думала, что такое «замужем». Ну, замужем, и замужем, ура. А сейчас я знаю. Замужем – это за мужем. Это когда можно положиться всегда, когда веришь и не сомневаешься. Только, мне кажется, это слово надо переделать. Не «замужем», а «заДимой».

«Филолог…»

«Я не филолог, я заДимой».

«Иди сюда», - идти было некуда, они итак сидели так близко друг к другу, как только можно. Так что Дима просто еще сильнее обхватил Настю: «Я тебя люб-лю. Ближе тебя у меня никого нет. И не будет. Я хочу радовать тебя всю жизнь. И не понимаю, что со мной было последние месяцы. Кризис пресловутый 30 лет? Не знаю. Прости. Я тебя люблю. Я не слишком идеальный, нет?»

Они рассмеялись и помолчали.

«Дим?»

«Ммм?»

«Я вчера еще одну вещь узнала».

«Рассказывай».

«Дим, я не знаю, как сказать. Вроде хочется как-то обставить. По-особому. Хотя, наверное, уже не надо. Ты тоже хотел по-особому подарить ту же Германию или аптеку. Или про Юлю рассказать…»

«Хотел. Не получилось, ну и ладно. Все равно всё хорошо. Так что у тебя случилось?»

«Не, всё тоже хорошо. Даже очень. Только... Как бы это тебе сказать…»

«Настя, говори давай уже».

«Дим, ты когда в последний раз играл в «холодно-горячо»?»

«Слушай, не помню. В детстве, наверное. Вроде».

«А пойдем поиграем?»

«Ты мне это хотела сказать, что ли?»

«Ну, пойдем, сам узнаешь. Ты мне сегодня вон сколько всего показал, я тебе тоже сюрприз приготовила. То есть, мы оба его приготовили, ну… Всё, ладно, пошли».

Оба завернулись в покрывала (весна весной, а в квартире из-за открытых окон было холодновато), и Настя за руку привела Диму в ванную.

«Давай, здесь будем играть. Там, где ты стоишь, тепло».

«Ну, ты даешь. В санузлах я в эту игру точно не играл. А сюда?» – Дима шагнул в сторону подоконника с цветущим на нем гранатом. За это окно в ванной Настя в свое время и влюбилась в старую ободранную сталинскую квартиру – бывшую коммуналку.

«Не, тут холодно».

«А тут?» - Дима встал рядом с ванной, и потрогал завитую лакированную ракушку в крапинку. Она лежала в плетеной корзинке вместе с другими камушками-ракушками, которые они привозили из каждой поездки к морю, и потом «узнавали в лицо»: «Это из Испании, это с Тихого Океана, это из Петергофа, а это египетская контрабанда, цинично (а на самом деле склеротично) вывезенная в кармане Сашкиной курточки».

«Не, чуть теплее, но холодно».

«Тут?» - Дима подошел к унитазу, и заглянул в «икейскую» подставку для журналов.

«Почти совсем горячо».

«Ага. «Научи меня, мама», «Geo», «Seasons», «Русский репортер», «Psychology»… О, «Total film» новый. Он, что ли?»

«Не, ой, извини, я про него забыла. Мы вчера купили. Диск в комнате. Но нет, это не он. И вообще, в подставке прохладно».

«Ладно, где тут еще?» - Дима оглянулся, провел рукой по кафелю (зелено-бело-красно-оранжево-красная гамма, Настина гордость, подобранная на Бахчиванджи), присел, и замер.

«Горячо», - шепотом сказала Настя: «Вот. Это я и хотела сказать, только не знала, как. Это мы 20 марта, помнишь? Сашка днем спать вдруг увалилась тогда, мы с Масленицы пришли с ней, она устала, а ты домой заехал за ноутбуком. Дим, это значит, под Рождество католическое он родится… То есть, у нас будет стрелец крыс. Или крысиный стрелец, да? Я гороскоп этот толком не помню. Там же скорпион, вроде, уже закончится? Зато год крысы – точно. Смешно, ага? Загадки можно загадывать. Кто родится у змеи и дракона? Крыса… Дим?»

Димка молчал, глядя на полоску картона с двумя четкими полосками, которую Настя вчера оставила под унитазом. Потом, не поднимая головы, притянул Настю к себе, так, что она села рядом на корточки, обхватил ее голову руками и начал целовать. В шею, макушку, лоб, щеки, нос, губы.

«Настенька, умница, родная моя, молодчинка, Настя».

Они замолчали. Молчание было хорошим. Об одном. И вместе.

«Романтичное место, да?» – наконец спросила Настя.

«Да уж. Самое лучшее место. Не банальное. Я тебе уже говорил, что люблю тебя?»

«Раза три сегодня говорил».

«Ну, тогда еще раз – я тебя люблю. Прости меня. Я дурак. И это глупо, но я больше так не буду. Когда ты узнала?»

«Вчера. Я тут ревела тихо, чтобы Сашка не услышала, и решила заодно чем-то полезным заняться, раз уж три дня задержки. Ну и... Занялась».

«Настя. Блин. Ты же себе все нервы истрепала. Это не вредно? Может, к врачу съездим?»

«Дим, нет, на этой стадии пока еще не вредно. И потом, сегодня всё хорошее перекрыло плохое. Баланс восстановлен».

Они опять замолчали, вспоминая день, и почему-то снова стесняясь смотреть друг на друга. Дима бережно держал тест на ладони, чуть сжав пальцы, будто это был птенец, готовый вспорхнуть и забиться под ближайшие кусты, на радость родительскому коту Семену.

«Насть, как думаешь, кто это будет?»

«Мальчик», – ответила, не раздумывая, Настя: «Тимофей. Тимка. Тимкин».

«Ну, и хорошо, что мальчик. У нас уже есть девочка-блондинка, а будет еще мальчик».

«Он будет рыжий, то есть, медный, как ты. И еще будет девочка с зелеными глазами. Саша, Юля, Тима – дети Насти с Димой. Хорошая семья?»

«Спасибо, Настя».

«Тебе спасибо, Дим…»

«Держи тест. Сохранишь его, как Сашкин?»

«Конечно. Это глупо, наверное, такие, прости, «записки» держать, но я сохраню».

«И правильно. Только ты больше не думай о плохом, ладно? Ты – чудо, я тебя люблю, я дурак, но исправлюсь. Честно».

«Дим, хватит каяться, это ж я должна так делать вроде, ты говорил утром».

«Ну, я всё еще этого жду. Шутка».

«Да я поняла. Но – извини. Я тоже исправлюсь. Пошли».

Держась за руки, они вышли из ванной.

Настя села за кухонным столом, Дима открыл холодильник.

«Ты, может, пить хочешь или чего еще?»

«Ой, воды дай, пожалуйста. А себе перекусить, может, салат там возьми? Или подогреть что-нибудь серьезнее?»

«Не. Салат – то, что надо».

Дима налил Насте воды, помыл и положил перед ней яблоко и апельсин, начал есть салат, но сразу вскочил и полез в шкаф с вопросом: «Где тут были хлебцы твои диетические? Они ж тебе полезны, и вообще ты сейчас есть хочешь».

«Дим, не надо. Просто всё хорошо. Спасибо!»

Дима снова сел за стол напротив.

«Дим, слушай, столько всего наваливается. Аптека, усыновление, поездка, Тимка… Всё такое хорошее и такое сложное… С чего начнем? Что делать будем?»

«Жить, Насть. Счастливо. Вместе. И радоваться жизни. Сегодня – точно. А о делах давай подумаем завтра».

«Давай».

Настя держала в правой руке стакан, Дима – вилку, а пальцы левых рук они переплели, протянувшись через стол. Они улыбались, глядя друг на друга. Было тихо и спокойно. И впереди была вся жизнь. Непростая и счастливая. Такая, какой она и должна быть. Всегда.

P.S. (от редактора). Если ещё хоть кто-нибудь напишет такой "маленький" текст, то я лично заставлю выпить аффтара йаду... (шутка канеш, но доля правды в ней 84,15%) :)